Ксения Собчак vs. основатель Белой Дачи Виктор Семенов: Салатное дело

Ксения Собчак встретилась с основателем и председателем наблюдательного совета группы компаний Белая Дача Виктором Семеновым и побеседовала с ним о бизнесе по мытью овощей и салата, о заботе хозяина о своих работниках и о том, как устоять в бурном потоке российской истории.


 
Некоторые существа более других устойчивы к переменам в окружающей среде. Кто мог бы остаться жить на Земле, если вдруг неизвестный космический катаклизм уничтожил нынешнюю цивилизацию и биосферу? Мне кажется, среди выживших непременно будет Виктор Семенов, нынешний глава холдинга Белая Дача. Расчистит Виктор Александрович участок новой земли и станет растить свои овощи. Впрочем, через короткий срок дело как-то само собой устроится так, что растить овощи будет кто-то другой, а Семенов будет только их мыть и продавать вдвое дороже.
 
Я возлагаю на Виктора Александровича такие большие надежды, потому что он и так уже пережил немало катастроф почти планетарного масштаба. Он пришел работать на Белую Дачу простым бригадиром, как раз когда экономика СССР содрогалась в предсмертных конвульсиях. Но бригадир Семенов уцелел и встретил зарю перестройки уже демократически избранным главой трудового коллектива. Новый пароксизм истории — и Виктор Александрович входит в капиталистическую эру самым настоящим капиталистом, владельцем контрольного пакета акций своего родного предприятия. Юный российский капитализм становится государственно-монополистическим — и Семенов уже министр сельского хозяйства, а затем депутат Госдумы.
 
Надо ли добавлять, что на рубеже проклятых девяностых и нашей счастливой эры Виктор Александрович перешел из партии Примакова в путинскую «Единую Россию» ровно в тот момент, чтобы числиться в ней не презренным запоздалым перебежчиком, а одним из отцов-основателей. А едва покачнулась «Единая Россия» на рассвете нынешнего президентского срока — и все, Семенов уже не депутат, а всеми уважаемый социально ответственный предприниматель, отныне брезгующий примерять на себя клоунский костюмчик «парламентария». В общем, все у Виктора Семенова шло самым наилучшим образом, и это не везение, а просто такое уж он устойчивое к переменам существо.
 
Если кто-то услышит в моих словах иронию — совершенно напрасно. Просто Виктор Семенов — настоящий делец, созидатель, стоящий обеими ногами на твердой почве, способный даже из неудачи сделать трамплин для будущих побед. И когда я парой абзацев выше прошлась по поводу того, что Белая Дача даже и не выращивает овощи, а только моет и упаковывает, — тут тоже больше восхищения, чем ехидства. Амбициозные планы по развитию тепличных хозяйств в Подмосковье не сработали — ну что ж, мы пойдем другим путем. Если уж так случилось, что в России можно заработать только на мытье овощей, произведенных кем-то еще, будем мыть овощи! Но мыть не просто так: пусть это будет огромное, чистое, высокотехнологичное производство, каких не видывала русская земля. Такое, чтобы сам владелец IKEA Ингвар Кампрад, увидев его, изменил собственным принципам и единственный раз в истории согласился создать совместное предприятие. Не с кем-нибудь, а с русским, с неким Виктором Семеновым.
 
Сейчас, на пороге больших перемен в жизни страны, мне показалось, что опыт хозяина Белой Дачи по преодолению исторических катаклизмов может оказаться любопытным. Я встретилась с Виктором Александровичем и расспросила его о том, как он все это делает.
 
1. Демократия и рынок
 
Сноб: Вы начали работать в совхозе Белая Дача сразу после окончания института, простым помощником бригадира, и за 10 лет стали владельцем предприятия. Как это у вас так быстро получилось?
 
Если бы я пришел в Белую Дачу на десять лет раньше или на десять лет позже, это была бы совсем другая история. Нам всем пришлось жить в необычное время.
 
Сноб: Вы успели побыть и советским директором, и перестроечным руководителем, и капиталистом. Наверное, ваши собственные взгляды на вопросы собственности сильно изменились?
 
Безусловно. Когда началась приватизация, я был ярым, убежденным сторонником «народных предприятий». Тогда моим кумиром был офтальмолог Святослав Федоров, один идеологов «народных предприятий». Я изучал опыт подобной американской программы Employer’s Society. В США поменяли несколько десятков законов, чтобы стимулировать рабочих становиться совладельцами предприятий.
 
Сноб: И тогда вы решили сами сделать «народное предприятие», превратив в 1991 году Белую Дачу из совхоза, принадлежащего государству, в колхоз, который принадлежит рабочим. Но сейчас вам принадлежит более 70% акций Белой Дачи. Когда вы поняли, что «народное предприятие» не получится, и решили стать обычным капиталистом?
 
Я тогда в Америку ездил, чтобы изучить их опыт. Первое разочарование было, когда я попросил сопровождающего показать несколько народных предприятий, а он ухмыльнулся: «Есть тут у нас один чудак, который занимается этой программой». Долго искали куратора этой программы, нашли, приходит мальчик 25–30 лет. Он рассказывает, что была одна градообразующая сталелитейная компания, хозяин ее хотел закрыть, но 5 тысяч рабочих выкупили ее, и теперь она работает без хозяина. Говорю: «А еще есть?» Он долго думал и говорит: «Да, еще один такой опыт был». На всю Америку всего две попытки? Тогда я понял, что, несмотря на колоссальную господдержку, эта идея не заработала. Но я все равно сделал народное предприятие. У Белой Дачи было 2300 акционеров, я хоть и был директором, но владел всего лишь 0,03% акций. У нас был совет акционерного общества, в который входило 100 человек, все было очень демократично, обсуждения по несколько часов и прочее. Три года мы жили в этом народном предприятии.
 
Сноб: Почему все-таки не получилось, в чем главная проблема?
 
Произошло несколько историй, которые меня охладили. Я всегда жил здесь, рядом с теплицами. Иногда вечером или в выходные я проходил мимо и заглядывал посмотреть, какая обстановка. Однажды захожу ночью на комбинат и в коридоре встречаю дежурного слесаря, нашего ветерана, который 40 лет отработал на Белой Даче. Идет он мне навстречу с мешком огурцов. Дело было перед 8 марта, тогда в это время огурцы было почти невозможно купить и стоили они очень дорого. Этот мешок огурцов был, наверное, его зарплатой за год. Мы встречаемся глазами, а он говорит: «Чего смотришь на меня? Не твое несу, свое несу! Я такой же акционер, как и ты, а будешь вякать, мы тебя переизберем». Это было для меня первым звонком.
 
Другая история случилась, когда вокруг Белой Дачи стали создаваться кооперативы. Пришли молодые ребята, предложили укрепить старое здание свинофермы и заняться разведением нутрий. Мы делаем кооператив: 60% у Белой Дачи, а 40% — четырем парням, которые этим занимались. Они начинают шить шапки, бизнес попер, 60% прибыли они отдают нам, это позволяло нам выплачивать неплохие дивиденды даже во время гиперинфляции 1992–93 годов.
 
Выступаю на общем собрании акционеров, говорю: мы неплохо отработали, я предлагаю выплатить дивиденды. «Ура-а-а!» — кричит зал. Вдруг встает Иван Васильевич, был у нас такой выразитель народного мнения, который все время правду-матку мочил. Советская власть любила заигрывать с активными люмпенами, а я с ними не заигрывал. Он руку тянет и говорит: «Виктор Александрович, вы такой молодец, дивиденды хорошо, но я еще предлагаю всем акционерам по шапке нутриевой выдать». Эйфория в зале, аплодисменты. Бедные ребята-кооператоры зажались в угол и понимают, что сейчас их грабить будут.
 
Я стою на трибуне и понимаю, что если сейчас начну объяснять, что это неправильно, то я уже изначально проиграл. Иван Васильевич — молодец, а я нехороший человек, о народе не думаю. Я решил отшутиться: «Иван Васильевич, есть одна проблема. Ты ж видишь, я никогда шапку не ношу. А с тобой рядом сидит Елена Васильевна, у нее норковая шапка и нутрию она не наденет, ей не нужна. А вот Вера Павловна, она тоже нутрию не наденет, потому что у нее шуба лисья».
 
Сноб: Вы себя проявили политиком уже тогда!
 
В зале все засмеялись, и этот вопрос замяли. Но тогда я четко понял: если трудовой коллектив равен коллективу акционеров, то это гремучая смесь. Хотя в период перестройки считал, что если смешать рабочих с капиталом, то все будет нормально. Я был активный борец с системой, партноменклатурой, я добился поддержки трудового коллектива и стал директором Белой Дачи. Влад Листьев меня постоянно звал выступить в популярной программе «Взгляд». Я тогда был частым гостем этой очень популярной передачи.
 
2. Труд и капитал
 
Сноб: Вы разработали целую программу подъема сельскохозяйственного производства в Подмосковье. Но сейчас у вас практически нет собственных теплиц, а на месте той самой свинофермы вы построили торговый центр «Мега Белая Дача». Свиноферму перевели в Подольский район, но и там сейчас закрыли ее и собираетесь строить на ее месте логистический терминал. Согласитесь, что с точки зрения обычного работника вы человек, который вместо производства построил торговый комплекс.
 
На свиноферме работало 200 человек, а «Мега Белая Дача» — это 5 тысяч рабочих мест. Свиноферма — это был каторжный труд. Опытные свинарки вышли бы на пенсию, и где бы мы, почти в Москве, сейчас брали работников? Свиноферма платила бы сейчас налоги где-то 1,5-2 миллиона рублей в год, а сейчас мы платим 7 миллиардов рублей в год налогов. Есть разница? Что касается Подольского района — там рядом будет проходить ЦКАД, это просто идеальная земля для логистики.
 
Сноб: Но сельское хозяйство от этого не развивается. Объемы производства по сравнению с советским временем очень сильно упали.
 
Очень хорошо развивается, мы сейчас производим в 40 раз больше продукции, чем раньше. Я еще в начале 90-х годов сказал своим работникам: свиноферму будем закрывать, теплицы у нас максимум 15 лет проживут. На меня все посмотрели как на врага. Все подумали, что я с ума сошел. Но сейчас почти на месте всех теплиц вокруг Москвы стоят жилые дома. Выращивать овощи в теплицах, расположенных на дорогой московской земле, бесперспективно. Газ будет дорожать, мы будем конкурировать за рабочую силу с торговыми центрами и другими компаниями. Мы начали сокращать собственное производство, но стали учить фермеров Ставропольского края, Ростовской области, Кубани, по всей России.
 
Сноб: Вы перенесли теплицы в Ставропольский край, но масштаб производства там невелик.
 
Мы стараемся максимально производить в открытом грунте, а в теплицах выращивать только рассаду. Раньше мы тратили на выращивание овощей в теплицах 100 миллионов кубометров газа в год, но все равно салат, выращенный в искусственном грунте, был менее качественным, чем тот, что растет в открытом грунте. Сейчас мы вообще не тратим газ на производство овощей, экономим деньги и не наносим ущерб экологии. На нас работают десятки фермеров, которые тоже не тратят газ и электроэнергию, а выращивают продукцию в открытом грунте, в естественных условиях.
 
Сноб: Выгодная позиция. Условно говоря, ваша компания живет за счет силы бренда. Вы берете продукцию фермеров, моете, ставите свой логотип и продаете гораздо дороже. Но если что-то случится — засуха или неурожай, — то это проблемы фермеров.
 
Это не так. Мы не только научили фермеров выращивать салат айсберг или мангольд, но и берем на себя обязательство купить у него все, что он произведет. Каждый день мы получаем продукцию минимум из трех регионов. Если в каком-нибудь регионе суховей случится или белокрылка (летающее насекомое-вредитель. – Прим. ред.) нападет на посевы — это и наши риски тоже. Ведь мы, невзирая на какие-либо ЧП, обязаны отгрузить продукцию покупателям в магазины и рестораны. Мы помогаем фермерам, подбираем сорта, учим, постоянно отслеживаем все процессы выращивания, при необходимости кредитуем. Мы могли бы сказать: «Это твои риски, товарищ». Но нам важно, чтобы он выжил, потому что мы работаем в симбиозе. У фермера всегда получится качественнее и дешевле. Ведь фермер буквально спит на своих грядках, молится на свое поле — свое есть свое.
 
Сноб: Но с фермерами главная беда — это стабильность качества, разве нет?
 
С нашими фермерами нет проблем, мы работаем с теми, кто выжил с нами и показал, на что способен. Каждый год к нам приходят десять новых фермеров, из них остаются три-четыре.
 
Сноб: Вы были министром сельского хозяйства, сейчас вы предприниматель, но скажите честно: вы верите в возрождение сельского хозяйства?
 
Абсолютно. Если не будут этому мешать. Сегодня российское птицеводство — одна из лучших отраслей в мире. Основные предприятия были построены с нуля за пять-семь лет. Американцы нам завидуют. То же самое со свиноводством: за пять лет в эту отрасль вложили около 600 миллиардов рублей. Уверяю вас, через три года в России вопрос по свинине будет полностью закрыт, и Россия даже начнет ее экспортировать.
 
С теплицами ситуация другая. Когда в 1990-х годах мы создали ассоциацию «Теплицы России», в стране было более 4000 гектаров теплиц, сейчас осталось всего 1800 га. Когда я закрывал теплицы, все меня ругали. Но ведь Советский Союз кончился, цены за газ 4 копейки за 100 кубометров уже не будет никогда. Теплицы нужно возрождать, но не в Подмосковье, а на юге, где климатические условия более подходящие.
 
Сноб: Вот в Крыму хорошие климатические условия. Не боитесь туда идти?
 
Боимся, но, наверное, пойдем. Сейчас там есть несколько проблем, которые не позволяют нам развернуть крупное производство. Есть проблема с логистикой, салат же не может по 2-3 суток стоять в ожидании парома. В Крыму климатические условия более жесткие, чем, например, в Абхазии, хотя там есть места с термальными водами. В общем, мы сейчас внимательно изучаем этот вопрос.
 
3. Политика и бизнес
 
Сноб: После введения запрета на импорт продовольствия все говорили, что сейчас сельское хозяйство оживится. Но мне кажется, что большая часть импортеров просто переклеивает ярлыки в Белоруссии, и на этом только Лукашенко стал больше зарабатывать. Вам как-то помог запрет на ввоз продовольствия?
 
Отчасти переклеивают ярлыки, но объемы все равно сократились. Это с ходу помогло нашим сыроделам, потому что в основном сыры поставлялись из Европы, а у нас простаивали свободные мощности. Запрет импорта моментально поднять все сельское хозяйство не может.
 
Сноб: Конкретно ваш бизнес от этого выиграл?
 
Нет, мы проиграли и потеряли много денег. Нас спасло то, что это произошло летом, когда мы практически все сырье получали из России. Если бы это произошло зимой, для нас это была бы катастрофа.
 
Когда мы продавали то, что выращивали сами в своем тепличном комбинате, то получалось, что зимой вырастить рукколу в теплицах, под лампами искусственного света, было в три раза дороже, чем привезти свежую с юга Италии. Поэтому мы приняли решение, что не нужно привязываться только к тому, что ты можешь сегодня произвести, а искать землю, которая может давать наиболее конкурентный продукт. Поэтому часть зимнего салата мы стали завозить с юга Испании и Италии. После эмбарго переключились на Турцию, Египет, Тунис, Марокко, Израиль. Наш салатный рынок очень узкий. В России массовым производством этой культуры до сих пор занимались только мы. Когда грянули санкции, даже некоторые наши фермеры поддались искушению и стали повышать цены. Ведь те, кто привык ранее покупать салат в Европе, стали предлагать им десятикратную цену.
 
Сноб: Я по своему кафе «Бублик» знаю, что вы повысили цены сразу на 20%.
 
Рынок не любит резких движений. Мы производим скоропортящийся товар, у нас все потоки спланированы по дням, на год вперед. И когда вдруг — ба-бах! санкции, запреты, — начинается нехороший ажиотаж. Сейчас все успокоилось, но это стоило денег. Мы сейчас пытаемся подтянуть новых поставщиков на тот уровень, к которому привыкли наши покупатели.
 
Сноб: У вас уже возникли сложности из-за политической обстановки. Вы строили предприятие по переработке картофеля и производству картофеля фри в Липецкой области, но летом проект был заморожен…
 
Одним из инвесторов проекта должен был стать Европейский банк реконструкции и развития, они вышли из проекта из-за введения санкций ЕС против России. Сейчас мы ищем других партнеров.
 
Сноб: Насколько я знаю, после отказа ЕБРР вы продолжали работу над проектом и остановили его только после авиакатастрофы «Боинга» на юго-востоке Украины, которая вызвала резкую реакцию вашего основного партнера — голландского производителя картофеля Farm Frites.
 
Да, это так. Наутро после катастрофы я получил письмо от голландцев, что в этой ситуации они должны переосмыслить свои отношения и пока нажимают Hold. Сейчас мы обсуждаем участие в этом проекте с другими стратегическими инвесторами и финансовыми структурами.
 
Сноб: Как раз хотела спросить вас про господдержку. Вы говорите, что свиноводство развивается, но ведь деньги на поддержку этих отраслей получают считаные компании, а большинство небольших ферм остаются без льгот. Государство по сути выращивает монополистов.
 
Да, это неправильно. Эксперты Торгово-промышленной палаты России сделали мониторинг, и получилось, что 10 крупнейших компаний забирают на себя больше половины льготных кредитов, которые субсидируются государством. Это не только нравственно неправильно, но и с точки зрения рисков в стране. Мы должны государственные деньги распределять таким образом, чтоб не было потом провалов.
 
Сноб: Почему так происходит?
 
Потому что мы живем в коррумпированной стране. В Европе и других странах тоже есть коррупция, но масштабы другие. Самое страшное — это отсутствие конкуренции. Когда я стал министром сельского хозяйства, ко мне в первый же день прибежал тогдашний директор Белой Дачи и сказал: «Виктор Александрович, включи нас в какую-нибудь госпрограмму для получения субсидий». Я ему так сказал: «Пока я министр, Белая Дача ни копейки не получит, даже по тем программам, в которых она должна была получить». Я прекрасно понимал, что даже если бы я все правильно сделал, меня тут же бы обвинили. С тех пор мы ни копейки из бюджета не брали. Если идти за большими деньгами, то другим ничего не достанется, а за небольшими деньгами идти — больше головной боли, чем пользы. В сегодняшних условиях развивать сельскохозяйственные проекты без господдержки практически невозможно, поэтому рассчитываем, что наша прежняя скромность позволит нам рассчитывать на льготные кредиты.
 
4. Дети и «Макдоналдс»
 
Сноб: Я вижу, что у вас до сих пор остался своего рода государственный подход к отрасли, хоть вы давно уже не работаете в правительстве. Насколько сейчас успех и прибыль Белой Дачи зависят от того, как себя чувствует отечественный аграрий?
 
Мы создали в России индустрию фермеров, которые выращивают для нас продукцию в открытом грунте. Вы 10 лет назад видели хоть одного фермера, кто производил бы в России рукколу, мангольд или айсберг? Мы убедили фермеров, что выращивать эти культуры выгодно, и обеспечили им закупки на несколько лет вперед. Представляете, когда бы у фермера появилась возможность поставлять свою продукцию в «Макдоналдс»? А сейчас они приезжают в крупный город, видят очереди в «Макдоналдс», и их распирает от гордости. Сейчас этим занимается наша компания Белая Дача трейдинг, которую возглавляет мой сын Антон.
 
Антон: Мы зависим от фермеров. У нас есть обязательство перед нашими покупателями. Каждую неделю мы должны поставить им 1200 тонн салата айсберг, 20 тонн рукколы. Если у кого-то из фермеров случится проблема и мы недополучим хотя бы 10%, где я возьму эти 3 тонны рукколы в неделю? Это невозможно. Мы очень сильно завязаны друг с другом, поэтому неизвестно, кто из нас главнее и важнее.
 
Мы никогда фермеру не говорили: «Только нам поставляй», они могут поставлять свою продукцию и другим компаниям, но проблема в том, что до недавнего времени торговые сети предпочитали привозить продукцию из других стран. Благодаря нам многие фермеры получили гарантированный доступ к рынку.
 
Сноб: Давайте проверим качество продукции, которая приходит от фермеров. Возьмем один кочан какой-нибудь и посмотрим, как он выглядит внутри?
 
С виду продукция неплохая. Режем пополам, а теперь кочерыжечку треугольничком. Я же кочерыжник еще тот. Мои предки жили в селе Курьяново, которое теперь вошло в состав Москвы, их называли «огуречными королями» и «кочерыжниками». Они были главными поставщиками огурцов и квашеной капусты в Москву.
 
Сноб: У вас фактически семейная компания. Свои акции вы планируете передать детям?
 
Для меня великая радость, что дети работают в моем бизнесе и увлечены им. Если бы они занимались чем-то другим, то я бы стоял перед проблемой, что сделать с бизнесом в будущем. А сейчас понятно, что есть кому передать акции.
 
Антон: Спасибо, Ксения. Мне очень понравился вопрос (смеется). Просто мы с отцом это никогда не обсуждали.
 
Сноб: Пока вы наемный менеджер?
 
Антон: Да, слава Богу, пока не уволили...
 
Сноб: Виктор Александрович, вы сына контролируете?
 
Нет. Он сам все. Он уже заводы сам строит, я приезжаю только на закладку камня и ленточку разрезаю.
 
Сноб: А дочери сколько лет?
 
33 уже.
 
Антон: Какие 33? Ей 37, как минимум 36 лет. Мне будет 30, значит ей плюс 7.
 
35 ей недавно было.
 
Антон: Нет, недавно ей исполнилось 36. Простите, мы очень редко видимся.
 
Мне как-то звонит жена и говорит: «Помоги, дочку надо перевести в другую школу». Я звоню директору школы: «Возьмите мою дочку, она пятиклассница». Потом мне жена звонит: «Она седьмой класс заканчивает, а ты ее в пятый отправил». Сейчас дочь возглавляет компанию в нашем цветочном подразделении, которая занимается ландшафтным дизайном.
 
Сноб: Я знаю, что у вас большой цветочный бизнес, при Лужкове вы выигрывали много тендеров по озеленению московских улиц, но при Собянине почему-то перестали.
 
Мы ушли десять лет назад, еще при Лужкове. Когда мы увидели, насколько этот бизнес по озеленению стал коррумпированным, я сказал «уходим оттуда».
 
Сноб: А правда, что Лужков вас рекомендовал «Макдоналдсу» и поддерживал Белую Дачу на переговорах?
 
Нет, с «Макдоналдсом» Лужков никаким образом не связан. С «Макдоналдсом» была смешная история. В начале 1990-х годов наши овощи были страшным дефицитом. У нас у ворот всегда стояли огромные очереди. Как-то вечером ко мне приходит коммерческий директор и по ходу разговора бросает: «Был у меня сегодня “Макдоналдс”. Я послал их. Что с ними возиться — им всего-то 2–3 ящика салата нужно в день». Я возмутился: «Ты серьезно? Это сегодня ресторан "Макдоналдс" в Москве один. А завтра знаешь сколько их будет и в Москве, и в России? Тысячи! Вот тебе три дня — и чтобы принес контракт с "Макдоналдс"! Если надо — бесплатно будем поставлять. Но мы должны стать их поставщиками». На следующий день у нас был контракт.
 
Сноб: Это выглядит официальной версией.
 
Но так и было. Мы были тогда одним из пяти поставщиков «Макдоналдса». Потом они сами пришли и сказали: «Мы новый завод строить не хотим, может быть, вы откроете салатное производство?» У нас тогда не было денег, но они дали нам оборудование в рассрочку, всему научили. У нас стало получаться, а потом они вообще закрыли свое производство, и мы начали полностью поставлять салаты и зелень в «Макдоналдс». Когда они стали открывать рестораны в Белоруссии, поляки и прибалты захотели выдавить нас из «Макдоналдса», цены у них были выгодные, но по качеству продукции наши показатели были выше.
 
Сноб: Есть ли коррупционная составляющая попадания в большие сети?
 
У нас таких проблем, к счастью, не возникает, потому что мы с сетями с первого колышка. Хотя был период, когда «Азбука вкуса» продавала какие-то странные салаты, а мы не могли туда попасть. Я даже с директором несколько раз встречался, и ничего не получалось. А потом вдруг они как-то сами к нам пришли.
 
5. Социализм и шведы
 
Своей Белой Дачей Семенов как дважды два доказал тезис, над обоснованием которого тщетно бились легионы российских либералов: нет никакого «национального менталитета», есть набор вредных привычек, от которых людей можно отучить лаской, примером и четкой системой правил. Простые подмосковные работницы у него перед началом смены протирают руки спиртом и облачаются в стерильную униформу, дабы ничем не скомпрометировать свежесть рукколы, — и ничего, пресловутый менталитет отчего-то им не мешает.
 
Философ и мистик Георгий Гурджиев как-то заметил, что стоит изменить у человека одну привычку — и через год это будет другой человек. У Семенова было в запасе три десятилетия, и он хорошо поработал над привычками своих работников. Как оказалось, русские могут делать нечто ровно противоположное тому, на чем специализировались веками. Не наваливать в огромную, выше всех, кучу нечто грязное, выкопанное из земли, а напротив, мыть выкопанное кем-то другим, фасовать в аккуратные пакетики и ставить — кто бы мог подумать — собственный логотип.
Мы проходим по просторным и стерильно-чистым цехам Белой Дачи. Попадающиеся навстречу работники и работницы с трепетом и обожанием смотрят на босса, а заодно и на меня, его легкомысленную спутницу. Одна из работниц привлекла внимание Семенова особенно пристальным взглядом, и он обращается ко мне:
 
— Ксения, не откажите в автографе Наталье Петровне.
 
— Конечно.
 
Пока я рисую на листе бумаги свои каракули, Семенов поясняет:
 
— Видите, это девушки, которые раньше в наших теплицах работали. Это какое отделение?
 
— Пятое, — отвечает женщина.
 
— Пятое отделение! Я как раз туда пришел помощником бригадира. Мы уже 25 лет вместе.
 
— 35 лет, — застенчиво поправляет работница.
 
— А, 35! — смеется босс.
 
Сноб: Вы знаете многих работников в лицо?
 
Конечно. Тех, с кем начинал работать, — особенно. Мы абсолютно чистая, прозрачная компания, мы не можем себе позволить нанимать непонятную рабочую силу.
 
Сноб: Вы гастарбайтеров имеете в виду? Но ведь считается, что это дешевле.
 
Это как посмотреть. У нас дорогое оборудование, на котором человек должен уметь работать. Если мы возьмем гастарбайтера, а он пальцы свои где-то оставит, то с экономической точки зрения это будет стоить нам дороже. У нас работают местные люди, которые раньше работали в наших теплицах. У нас очень стабильный и лояльный коллектив. Вот вы не любите выражение «социальная ответственность», а я люблю. У нас на Белой Даче всегда были такие советские социальные традиции, в хорошем смысле.
 
В середине 1990-х годов при Белой Даче была компания, которая импортировала бананы, ананасы и прочие фрукты. Директорами там были молодые ребята чуть старше двадцати лет. Начали возникать конфликты с персоналом. Я им говорю: «А вы хоть знаете этого рабочего? У него семья, трое детей. Может быть, у него дома какие-то проблемы, если он так себя ведет?» Они смотрят на меня удивленно: «Мы ему бабки платим, зачем нам знать его семью? Если не хочет, пусть валит отсюда». Я говорю: «О-о-о, стоп-стоп. Хотите говорить на языке капиталиста — я вам скажу. Мне, как акционеру, не выгодно иметь таких менеджеров, как вы. Если вы относитесь к рабочему как к быдлу, то наше предприятие должно доплачивать за вредность. Это стоит денег. Поднимай чувство значимости работника и стабилизируй коллектив при тех же самых затратах на зарплату».
 
Благодаря такой социальной политике вы и нашли общий язык с владельцем IKEA Ингваром Кампрадом, известным своими левыми взглядами?
 
Кстати, так нам и удалось построить IKEA и «Мега Белая Дача». IKEA искала участок на востоке Москвы, два года вокруг нас ходила: «Продайте землю». Но я четко сказал: землю продавать не будем, но можем сделать совместное предприятие.
 
Сноб: У IКЕА ведь все магазины в их собственности. Насколько я знаю, у них было только одно совместное предприятие в Бельгии.
 
Да, они всегда избегали этого. Они действительно попробовали в Бельгии построить IКЕА с местным партнером, но там что-то не получилось. После этого основатель Ингвар Кампрад сказал, что никогда ни при каких условиях совместных предприятий делать не будет.
 
Сноб: Как же вы его уговорили?
 
Однажды звонит мне гендиректор российской ИКЕА Леннарт Дальгрен и говорит: «Кампрад приезжает в Россию и хочет с тобой встретиться». Мы готовимся, чтобы все было в лучшем виде, все-таки Кампрад тогда входил в тройку богатейших людей мира. На территорию заезжает один автомобиль Skoda — представительского класса, но все-таки Skoda. За рулем сам Дальгрен, рядом сидит Кампрад, а сзади корреспондент какого-то шведского телеканала и оператор, никакой охраны. Заходят они в офис, а я говорю: «Давайте сначала я вам свое производство покажу». Мы ходим с ними по теплицам, по упаковочному цеху, ко мне, как сейчас, люди походят. Кто-то спрашивает, как дела, кто-то жалуется на проблемы. Я же со многими проработал по тридцать лет, большинство работников знаю по имени-отчеству.
 
Закончились переговоры, мы идем ужинать. Вдруг встает Кампрад. «Виктор, ты меня сегодня убил, — говорит он. — Мало того, что ты для меня впервые в России сам решил показать производство. Я обычно в России от всех требую показать производство, и с большим трудом, но иногда меня ведут. Но больше всего меня поразило, что люди тебя знают и ты людей знаешь, и у вас явно открытые доверительные отношения. Меня это убило наповал. Я такого уже давно не видел ни в России, ни на Западе». А Кампрад, как мне видится, социалист по убеждению. Он протянул мне руку и сказал: «Так и быть, мы сделаем с тобой совместный бизнес». Потом повернулся к Дальгрену: «Но если не получится, то больше с вопросами о совместном предприятии ко мне не подходить».<
 
Сноб: Какая-то сказочная у вас история.
 
Дальгрен написал книгу «Вопреки абсурду. Как я покорял Россию, а она — меня». В ней единственная глава — к сожалению, 13-я — посвящена Белой Даче. Он пишет, что постоянно ждали какого-то подвоха, что эти русские заманят нас в какую-то ловушку. Ждали, когда регистрировали предприятие. Ждали, когда началось строительство. Но не было ни одной проблемы, ни одного коррупционного вызова. Хотя он же там пишет про Химки, называет суммы взяток и фамилии чиновников, которые вымогали деньги, ставили какие-то условия. А про Белую Дачу единственная глава и никаких взяток.
 
Сноб: Кампрад, насколько я знаю, не приехал на традиционный утренний завтрак перед открытием ИКЕА, а остальные менеджеры, прилетевшие из Швеции, вели себя очень настороженно, и по лицам было видно, что они ждут подвоха и не верят в успех.
 
Я сейчас не помню, приезжал ли Кампрад на открытие ИКЕА, но на открытие второй очереди «Мега Белая Дача» он точно приезжал с супругой и был очень доволен. Так смешно было, когда Кампрад говорит: «Я вас приглашаю на обед». Высокопоставленные чиновники думают: ну, сейчас будет банкет. А мы приходим в икеевскую столовую, он берет поднос и идет на раздачу — чиновники были в замешательстве. Но весело и хорошо все посидели. Бизнес-ланч такой получился.
 
6. Либералы и консерваторы
 
Сноб: Правда, что у вас с Лужковым были очень хорошие отношения?
 
У нас были очень хорошие отношения, намного лучше, чем с тогдашним губернатором Подмосковья Анатолием Тяжловым. Из этих отношений родился знаменитый рынок «Садовод». Мы отдали свою землю, получив за нее 20% в компании, которая стала владеть рынком. Но потом нас обманули. Я тогда еще был не искушен в юридических вещах и не понимал, что нужно иметь хотя бы 26%, чтобы нас не выкинули из бизнеса. Они провели одну допэмиссию, потом вторую, и у меня стало 5%. А потом я увидел, что там уже никакой не «Садовод», а совершенно другой рынок. Это, конечно, было печально, но так сложилось.
 
Сноб: У вас были достаточно тесные связи с семьей Лужкова? Я знаю, что Елена Батурина, когда начала заниматься строительством, передала бизнес по производству пластиковых тазов и прочей тары компании «Агропласт», которой владеет ваша супруга Виктория и жена губернатора Воронежской области Алексея Гордеева — Татьяна. Помимо этого, «Агропласт» вместе с «Интеко» владел фирмой «Интеко-строй», которая выигрывала тендеры на реконструкцию фасадов в центре Москвы.
 
Это сегодня Гордеев губернатор, а этот «Агропласт» был создан в 1987–1988 годах...
 
Сноб: Хорошо, но вместе с «Интеко» этот бизнес начал расти.
 
Ну, это жизнь. Наши дети до сих пор дружат, кстати говоря.
 
Сноб: Хороший ответ: «Это жизнь»!
 
Чтобы вы представляли, мы с господином Гордеевым жили на одной лестничной площадке, в одном доме здесь, на Белой Даче. Мы водили детей в детский садик по очереди, а иногда и вместе. Бегали с ним на местном стадионе каждое утро по пять километров.
 
Сноб: Когда началась травля Лужкова, вы как на это реагировали?
 
Я уже тогда с Лужковым был далек. Мы с ним давно знакомы, но после событий 1999 года, когда у него были большие политические амбиции, Лужков очень сильно изменился. После этого я с ним очень редко общался, он стал недоступным.
 
Сноб:На примере Лужкова и ваших отношений, как происходит такое оттеснение от власти? Вас в какой-то момент кто-то стал отодвигать от него или он перестал отвечать на ваши звонки?
 
Я, скорее, сам отошел. У меня был к нему какой-то вопрос. Я к нему пришел, он меня прекрасно принял, все пообещал и ничего не решил. Я еще раз пришел, он меня опять прекрасно принял и опять ничего не решил. В третий раз я не пошел.
 
Сноб: Про Лужкова в бизнес-тусовке ходил слух, что у него было два вида подписи — обе одобрительные, но одна была с какой-то черточкой, и только она значила, что он реально одобряет, а вторая — типа подвесить и заволокитить.
 
Я тоже слышал это. Он на моих письмах писал: «Да, поддержать» с тремя восклицательными знаками, я шел с этими резолюциями в кабинеты, там мне люди кивали головами, вежливо улыбались и ничего не делали. Нормальному человеку не надо тысячу раз говорить. Тогда я почувствовал, что человек не готов со мной на равных разговаривать. Понял и перестал общаться.
 
Сноб: Рассказывают, что Лужков способствовал вашему назначению в 1998 году министром сельского хозяйства России?
 
Нет, он даже этого не знал. Это было неожиданностью для многих. Помню, как был удивлен Михаил Прохоров. В Онэксим-банке он тогда отвечал за село, а банк участвовал в программе льготного кредитования. Он пригласил меня, молодого политика, члена коллегии Минсельхоза, познакомиться. У нас сложились неплохие отношения. Но даже для него мое назначение оказалось неожиданным.
 
Сноб: Вы, кстати, за кого голосовали на президентских выборах? За Прохорова?
 
А я впервые не участвовал в выборах, куда-то уехал.
 
Сноб: Как у вас чудесно жизнь складывается: пока Лужков был в апогее, вы с ним дружили. Когда выборы президента, вы — раз, и уехали. Очень мудрая позиция.
 
Ксения, кто-то из великих сказал: «Если вы в молодости не были либералом, то у вас нет сердца, если вы в старости не стали консерватором, то у вас нет ума». Понимаете? Со мной происходят абсолютно понятные процессы. Я в свое время был ярым борцом, налетал с ходу с шашкой на всякие баррикады. Потом я стал понимать, что не надо с ходу, а шашкой можно нарубить много дров. А сейчас я понимаю, что на сегодня мне политика вообще неинтересна.
 
Сноб: Если бы сейчас материализовался Влад Листьев, о котором вы говорили в начале беседы, и сказал: «Виктор, я помню тебя из того времени, ты был такой борец за другую страну, за либеральные ценности. А потом — “Единая Россия”, три созыва отсидел. Как же так?» — спросил бы вас Влад Листьев.
 
Очень простой ответ: я был активным борцом против косной системы советской экономики. Меня поддерживали люди. Разные партии пытались привлечь меня на свою сторону, но я не пошел ни к коммунистам, ни к либералам, остался сам по себе. Это было правильным решением. Когда увидел, что начали творить либералы, особенно правительство Гайдара, я как директор понял, что они просто разрушают экономику. Я был членом движения «Отечество — вся Россия», которое возглавляли Юрий Лужков и Евгений Примаков. Мне было очень комфортно в «Отечестве». Могу честно сказать, что я стоял у истоков создания партии «Единая Россия».
 
Сноб: То есть перед Владом Листьевым за «Единую Россию» вам стыдно бы не было?
 
Мне не только перед Владом — мне перед самим собой за многие вещи стыдно. Ну, а что делать, если есть такие вещи, к сожалению. Я не хочу перед вами слыть каким-то провидцем, но, когда в 2003 году «Единая Россия» набрала тотальное большинство, я сказал однопартийцам: ребята, это начало конца. Я был в коммунистической партии и видел ее гниение, но та хотя бы была партия с какой-то историей. Это базировалось на каких-то устоях, плохих или хороших. У нас, говорю, ничего нету, кроме опять-таки плохого опыта из той партии.
 
Но, на мое удивление, первые съезды партии — я же был их участником — мне нравились.
 
Сноб: А когда перестало нравиться?
 
Партия стала превращаться в заорганизованный механизм, перестало поощряться альтернативное мнение. Но могу сказать, что в третьем созыве  Госдумы я очень активно работал. Сейчас пытаюсь понять: чего я крутился как белка в колесе? Но тогда мне это доставляло колоссальное удовольствие, потому что я видел, что я могу хотя бы немного вносить какие-то изменения в сложившуюся систему.
 
Сноб: А сейчас бы пошли, если б позвали?
 
Нет. Искренне вам говорю, я очень рад, что оказался вне Думы. Я был в предвыборных списках нынешней Госдумы. Но мне досталось первое непроходное место. Меня Господь сберег. Мне все соболезновали, а я улыбался про себя. Я не рвался в Госдуму, мне просто сказали «надо».
 
Сноб: Кто сказал?
 
Есть у нас в системе власти люди, которые говорят: «Ну, слушай, ты нужен», — и все. Вся моя жизнь, все мои интересы связаны с Московской областью. Слово губернатора для меня — это очень весомо, и я сказал: хорошо. Когда на мне закончились места, первое ощущение было, как будто я проиграл что-то важное.
Сноб: Но представьте, если бы вы все-таки попали в Госдуму. От вас зависит огромное количество людей, работающих на ваших предприятиях. Можно оголтело кричать где-то на площадях, когда у тебя ничего нет, ты отвечаешь только сам за себя, рискуешь только своей жизнью и свободой, но у вас другая ситуация. Где лично для вас проходит грань между ответственностью за бизнес и личными моральными устоями? Где та грань, на которой вы остановитесь и не перейдете ни при каком случае? «Закон Димы Яковлева» или еще какие-то мракобесия, которые принимались в последнее время? «Извините ребята, от меня зависит множество людей, но под этим я уже не подпишусь»?
 
Мне сложно сейчас сказать, как я бы поступил, но без сомнения могу сказать, что ответственность перед людьми, которые от меня зависят, все равно превалировала бы.
 
В четвертом и пятом созыве Госдумы мне было уже неинтересно. Меня как человека реального дела раздражало, что депутатов заставляют сидеть в зале и слушать обсуждения вопросов, в которых они совсем ничего не понимают. Я активно участвовал в обсуждении вопросов сельского хозяйства и продовольствия, но в вопросах атомной энергетики, космоса я ничего не понимаю. И я не понимал, почему я должен был терять время. Это же просто унизительно. Этого нет ни в одном парламенте.
 
Вы спрашиваете, как далеко я пойду? Однажды фракция обсуждала поправки о введении для водителей «нулевого промилле». Я говорю: «Ребята, как биолог говорю вам, это глупость полная. Вы запускаете коррупционный механизм. Зачем это делать?» Меня в сторону отзывает один такой уважаемый партийный товарищ: «Виктор, а оно тебе нужно? Вопрос уже решен, твое мнение ничего не изменит, но у тебя могут возникнуть проблемы». Я махнул рукой и в день, когда было голосование, просто не пришел в Думу. Хотя там, безусловно, за меня проголосовали — все-таки партийная дисциплина. Хорошо, что через некоторое время эти поправки отменили. Но по принципиальным позициям часто приходилось голосовать и оставаться в меньшинстве. Так, например, было с законом о реформе энергетики.
 
Один раз был совсем уникальный случай, хотя его почти никто не заметил. В 2008 году обсуждался закон о системе страхования банковских вкладов.
 
Сноб: Госгарантии по вкладам? Эти по 700 тысяч?
 
Да, они самые. Зал был полупустой, время шло к обеду, обсуждалась сумма страховки. Правительство сказало, что предел гарантий — 300 тысяч рублей. Я, честно говоря, не очень хорошо понимаю в банковской сфере, но была группа депутатов, которые раньше работали в финансовой системе. Один выступает — требует 700 тысяч, второй — то же самое, а им из правительственной ложи говорят: «Что вы вообще понимаете в банковской системе?! У государства таких денег нет». А они абсолютно правильно аргументируют: «Сейчас все свои вклады заберут, и денег вообще не будет». Они подсчитали, что 95% вкладов укладываются в эти 700 000 рублей. Значит, банковская система стабильна. Это было в кризис 2008 года, что очень важно.
 
Все конечно проголосовали в третьем чтении за 300 тысяч рублей и ушли на обед. Закон должен был уйти в Совет Федерации. Но я убежден, что трансляцию заседания смотрели на «самом верху». И что вы думаете? Нам повезло, курьер опоздал и не успел взять бумаги. Прозвучал звонок сверху. Тут же стали обзванивать всех депутатов, чтобы они через полчаса были в зале. Закон вернули в Думу. Мы тут же делаем поправку — 700 тысяч рублей. Принимаем закон, на следующий день его принимает Совет Федерации и подписывает президент. Это была кульминация роли личности в истории. Надо отдать должное моим коллегам и их настойчивости.
 
Сноб: Это прекрасный пример. Для банковской системы и вкладчиков это правильное решение. Но, с другой стороны, сам факт, что по одному звонку другой ветви власти можно взять и проштамповать любое решение — это очень тревожно. Это же работает всегда в обе стороны...
 
В стране был период, когда надо было укреплять вертикаль власти, а сегодня нужно начинать делать обратные движения. Нужно укреплять муниципалитеты. Нужно сделать перераспределение налогов от бизнеса в пользу муниципалитетов — это очень важный вопрос. Нужно укреплять режим обратной связи, снижать фильтры на выборах губернаторов.
 
Я совершенно искренне голосовал за отмену губернаторских выборов. Потому что мы тогда реально находились перед развалом страны. Но, на мой взгляд, процесс возврата в другую сторону явно затянулся. Я недавно разговаривал с сегодняшними депутатами, и они сказали, что сейчас все чувствуют, что все-таки маятник остановился и сейчас начнется движение в другую сторону.
 
Сноб: Серьезно? У меня ровно другое ощущение. У вас ведь уникальный личный опыт: вы были начальником и в советской системе, и в рыночной экономике. У вас нет ощущения, что сейчас мы возвращаемся в Советский Союз?
 
Нельзя сказать, что нет такого ощущения. Мне многое не нравится. Но я четко понимаю, что все идет по принципу маятника: мы были в одной крайности, в полной анархии, сейчас маятник качнулся, но мы все равно не дошли до Советского Союза.
Сноб: А я чувствую, мы еще зайдем в эту воду.
 
Я абсолютно уверен, что этого не произойдет. Даже если кто-то захочет — не сможет этого сделать. Это законы истории. Мы с вами сейчас сидим и разговариваем на эти темы, разве это можно было представить себе в советское время? Советский Союз — это жесткая вертикаль, доведенная до абсурда. Отсутствие каких-либо свобод, в частности, экономических. Мне же сейчас никто план производства салата не спускает сверху.
 
 
Сноб:  Вы могли два года назад себе представить, что мы всерьез будем сравнивать преимущества гражданства разных стран, обсуждать возможное появление выездных виз?
 
Я думаю, что это больше эмоциональный подход. Я в советское время выезжал без выездной визы — меня, правда, чуть не сняли с работы. Это был такой период, когда я был вояка. Меня спасло тогда, что я был областной депутат, а так бы меня уже сняли с работы, и история Белой Дачи пошла бы по-другому руслу.
 
Сноб: То есть вам, людям советской закалки, ничего не страшно, потому что вы там уже были. Понятно.
 
фото: Дмитрий Смирнов