Я часто своим коллегам говорю: «Ребята, если вы делаете всё, чтобы внутри, в вашей компании, всё было идеально, но снаружи ничего не делаете, то всё равно проблемы, которые есть снаружи и которые вы не помогаете решать, придут к вам вовнутрь. Вы не отгородитесь колючей проволокой от всего, от общества, тем более на селе». Если во всех деревнях голод и мор, а у тебя всё прекрасно, что будет? Да тебя просто сожгут, в конце концов. Поэтому если ты просматриваешь перспективу, то, даже если тебе это духовно не близко, ты будешь так или иначе заниматься благотворительностью. Это нужно делать даже с чисто прагматических позиций.который рабочих возит, и вдруг девушку сбивает машина. Нашу сотрудницу, у нее двое детей. Её тут же отправили в Склиф, где она неделю или две пролежала, и пока она там была, люди сами бросили клич, несмотря на то, что предприятие выделило деньги, и собрали ей огромную сумму. Согласитесь, это показатель здоровья коллектива…
— А что Вы делаете с пьянством? — Ничего. У нас не пьют. У нас настолько высокопроизводительное везде оборудование, что человек, склонный к алкоголю, с ним просто не сможет управляться. Да он и не пойдет, потому что там помимо труда еще нужен интеллект, знания. Видимо, эти люди отсортировались сами по себе. У нас такой темы нет.
— А воровство? — Сейчас не советское время, когда с предприятий «несли» и продавали из-под полы. Во-первых, система изменилась: то, что украл, нигде не продашь, потому что продать — это вообще главная сейчас проблема. Во-вторых, сам много не съешь, тем более у нас салаты, куда их человеку в каких-то больших объемах. В-третьих, сотрудник может приобрести продукцию по себестоимости, так что нет никакого смысла напрягаться, рисковать. Да и работой сейчас очень дорожат, текучести кадров нет.
— Хорошо, если так. — Если уж дальше эту мысль продолжать, я глубоко убежден, что сельскохозяйственный продукт не может выращиваться в нездоровой обстановке, без любви, потому что сельское хозяйство имеет дело с живыми организмами.
Когда я еще был управляющим отделения тепличного комбината, у меня работали 18-летние девчонки — они порой и покурить любили, и сачкануть пытались. И вот, вижу как-то: одна вывозит из теплицы ящик огурцов, а вторая — в полтора, а то и два раза больше. И это не один день так, а почти каждый раз. Я спрашиваю у той, у которой больше (а их обеих звали Валями): «Валя, скажи, в чем секрет?». Она отвечает: «Виктор, отстаньте от меня, у нас всё одинаковое». Говорю: «Ну как? Семена одни, солнце одно, полив один. Значит, уход разный?». А сам думаю: «Да нет, уход тоже один, мы за ними за всеми приглядываем, заставляем не запускать. Да и не может быть от ухода двукратной урожайности».
Где-то месяца два я пытался понять. И как-то она говорит: «Виктор Александрович, Вы только меня не выдавайте. Валя, которая рядом со мной,— говорит она,— когда прищипывает, она же их дёргает, говорит: “Как вы мне надоели, да чтоб вы провалились, растете и растете, спасу от вас нету”. Она же их ненавидит. И посмотрите, сколько у нее растений больных. А я, когда прищипываю, прошу у них прощения, им же больно — и ранка у растения быстрее затягивается».
Так что с любовью работать еще и выгоднее.